Суть óстрова - О`Санчес

Удача пришла, так это обычно и бывает, закономерно и неожиданно: закономерно, потому что ей предшествовали целенаправленные усилия, без которых удача – совсем уже глупа и маловероятна, и неожиданно, потому что сознание, на сотый или на тысячный раз, привыкает вскрывать пустые билетики судьбы, один за одним, один за одним: пусто, пусто, пусто, пус… Есть! В мягком полиэтиленовом мешке, наполовину забитом всяческой бытовой, но непрактичной дрянью, нашлись не одна, а целых две кружки! Одна эмалированная, белая, точь в точь как и мечталось Сигорду, а другая – фарфоровая с отбитой ручкой. Или фаянсовая с отбитой ручкой, Сигорд даже и разбираться не стал: цоп! – и к груди прижал, даже пакет с награбленным выронил. Полоска «ушка», за которое чашка рукою держится, почти под корень отбита, а в остальном кружка без единой трещинки, или щербины, даже веточка сирени на боку нарисована!

Сигорд, вдребезги счастливый, поспешил к себе домой, кружки отмывать и оттирать от грязи. Весенний день – не то что зимний, он светел и долог, но в доме нет электричества, приходится солнечным освещением пользоваться, да окна-то грязны, – а не откроешь, засекут…

Холодна вода, очень холодна. Казалось бы, пальцам она нипочем должна быть, они, пальцы-то, давно уже мало что чувствуют, а как растревожишь их мелкими этими усилиями – тереть и мыть – так сразу заломило, аж глаза под лоб! Но это лень, лень алкоголическая да бездельная, лень, лень, и лень… И лень… Вот елки зеленые! Да хоть год ее скобли – не отстает пятно с внутреннего бока! Пальцам холодно, а шея и подмышки взмокли от усилий, так уж приспичило Сигорду кружку дочиста отдраить. Уж он и известки наскреб из стены, и оторвал лоскут тряпки погрубее… И стронулось дело: темно-серое пятно дрогнуло, помутнело, стало съеживаться, сжиматься, на два поменьше разделилось, словно инфузория-туфелька… Сигорд опять набрал воды из корытца, смыл известковую муть с боков, глянул – чисто! Почти что чисто, на дне лишь остались кольца Сатурна, до них только кончиками пальцев можно дотянуться, а пальцы-то ничего уже не чувствуют.

Сигорд сел передохнуть, трухлявая лежанка под ним привычно прогнулась в районе задницы, чуть ли не до пола, – лежанку тоже надо будет поменять. Руки красные, сморщенные, как распаренные от ледяной воды… Сколько он времени угрохал на это мытье? К вечеру уже дело?.. Да нет, солнце высоко стоит, тепло на улице. Надо бы выйти, да прогреть руки. А потом взять кружечку, дном на ладонь, как бокал, да плеснуть туда граммов эдак… Человек в панике вскочил и побежал к корыту – опять мыть, чтобы ни о чем не думать, ни о какой «халке» с закуской… Погоди-ка, погоди…

Дому было чудно ощущать, как человечек ворочается в его чреве, мечется зачем-то, опять сел… Наверное, сейчас ляжет спать, хотя и день. А всего вернее пойдет в город, а поздно вечером опять прибредет и тогда уже рухнет, да только не замертво, а будет ворочаться до самого утра и стонать… Вот опять встал…

Сигорд вчера совсем ничего не ел, вообще ни крошки, хотя на пути к дому совершенно «на автомате» разжился полубуханкой белого черствого хлеба… Сегодня утром он съел небольшой кусок, а остальное затырил, от крыс подальше… Хотя какие тут крысы… Сигорд подошел к стене, там в квадратном проеме между внутренними стенами стоял чугунный бачок с тяжелой крышкой, тоже чугунной, но от другой посуды… На месте хлеб!

Вот теперь – никакой спешки: спокойно, чинно, с достоинством, сидя. Ай, придется на кровати, сидеть-то не на чем больше! Надо будет завтра же поискать и… Ладно, о мебели потом, а сейчас праздник!

Сигорд еще раз придирчиво осмотрел кружку, заново сполоснул, протер рукавом, поморщился, поискал глазами тряпку почище… Вот эта сойдет, но на будущее все равно надо бы…

Кружку хорошо бы выставить на солнышко, чтобы вода нагрелась, но это уже никакой терпежки не хватит, и Сигорд сел пировать – как есть – на продавленную лежанку: кусок хлеба неправильной формы в левой руке, чистая кружка с чистой водой в правой.

Кусок да глоток, глоток да кусок. Не сказать чтобы особенно вкусно, хотя и проголодался, но… Действительно празднично. Сигорд ел, запрокидывая голову, чтобы меньше крошек изо рта выпадало, хлеб-то суховат, рассыпается; прихлебывал, да поглядывал на другую кружку, белую, эмалированную, кружку вчерашней еще мечты, которая ныне всего лишь полузабытая бедная родственница у нарядной фарфоровой. Ей тоже можно будет найти применение, обязательно найдем. Что значит – на фига две кружки? Да хоть три, помоет и не поленится! Вот так вот! Ты тут мне, парнишка, в ухо не бубни, я тебя пятьдесят… два года знаю, дубина ленивая. Тебе бы только спать, жрать, да вып… …Стоп, стоп, дорогой… Все. Все нормально, пьем, едим. Кружку легко можно будет приспособить, она ведь металлическая, хоть суп в ней вари. Или бульон. Бульон! Да, именно бульон в кубиках! Когда-то, в благополучном когда-то, была у него возможность пить бульон ежедневно и ежеутренне, чтобы он был любой, по способу приготовления: мясной отвар, либо магазинный специальный кубик, растворенный в кипятке… Да что-то не припомнить – каковы они на вкус и чем отличаются? Сигорд пил бульон и не раз, но – запамятовал разницу, язык, губы, небо – нигде не сохранились надежные воспоминания-ощущения. Должно быть – вкусно… Да, да, точняк! От кружки пар идет, сам бульон бледно-… зеленый, да, а на поверхности крутится желтенькая шляпка из пузырьков, травяных и жировых частичек. Горячо, солоно, наваристо. Туда мелких сухариков добавить, а еще лучше ломоть мягкого хлеба с маслом вприкуску… Сигорд вздохнул и поник было… Стой, дурачок! Так ведь теперь не проблема будет на бульон накопить, на бульон, на самый свежий хлеб, а кружка-то – вот она! И воды залейся. Вот только как вскипятить ее, на чем?..

И Сигорд опять вздохнул, и еще раз, укоризненно покачал головой самому себе… Надо спать ложиться, темнеет уже. Если сейчас как следует укутаться, укрепиться по всем фронтам, особенно ноги, поясницу и выше, то тогда холод не успеет протрясти и можно будет легко доспать до самого утра, а там уже и новый день, который к теплому лету ближе…

Нет, разжигать костерок никак нельзя. Сигорд однажды попробовал, чуть дом не спалил, а ведь был считай что трезвый. Во дворе тоже не разведешь, как раз лягавые повяжут, или какие-нибудь ханурики придерутся… Сигорд вспомнил вдруг, как давно он не ел горячего… Армию спасения и лягавку – не считать, они не считаются, потому что еда их на желчи настояна, а именно такого горячего, чтобы на воле и по собственной воле, по своему хотению и возможностям…

И сон в этот раз долго не шел к Сигорду, и Дом тоже маялся вместе с ним, все ждал, пока человечек в его утробе перестанет ходить туда-сюда, ворочаться, пить воду из кружки и опять ковылять к дырке-туалету…

С тех недавних пор, как Сигорд перестал пить и стал чаще есть, поменялась и атмосфера в доме: днем, на дневном тепле, пованивало заметно. И Сигорд бесповоротно решил: все! Хоть горшок заводить, хоть на первый этаж ходить, но без этого сортира в ноздрях! И дабы не побеждало впредь ленивое искушение, он наглухо заделал, а вернее завалил дыру в полу, через которую так долго справлял естественные нужды на нижний этаж. Найденное новое решение оригинальностью не отличалось, однако Сигорда оно устроило вполне: лестничным пролетом ниже он обнаружил похожую дыру, но уже соединяющую второй этаж с первым, самым нижним. И Сигорд справедливо рассудил, что через такие лабиринты дерьмотным запахам будет не пробиться в его спальню-резиденцию, а мухи все равно вездесущи и неистребимы в теплое время года.

Дни жизни его превратились в постоянное кружение по свалкам и помойкам, а место на чердаке, где он жил и спал, – в филиал такой свалки. Чего только не натаскал он к себе: абажуры, ведра, пластиковые бутыли, банки, тапки, примусы, стулья… Все должно было пригодиться ему в новой начатой жизни, да никак не пригождалось. Стулья мгновенно доламывались, на вешалки вешать было нечего, чистые тряпки и одежды никак не хотели находиться среди грязи и отбросов, кружка у него была, даже три кружки. И все три были нужны! Да, все три! Из одной, эмалированной, которую он первою нашел, Сигорд пил простую воду. Из другой, алюминиевой, после всех найденной, он растворял в кипятке и пил бульонные кубики, а третья, с отбитой ручкой, фарфоровая, была торжественная, праздничная: под чай! Чай, конечно был неполноценный, из пакетиков, но все-таки – чай, со вкусом чайным и запахом. Оказалось, что на многие виды найденного мусора есть покупатели в лице старьевщиков и они платят за него деньги! Деньги-то грошовые, из иного прохожего можно больше выпросить, но эти – заработанные. Не то чтобы Сигорду важна была моральная сторона – честно там, не честно, выпрошено, заработано – но ему понравилось добывать, не уповая на милость и щедроты чужих людей! Сам – и никого не спросил!

Сигорд большую часть заработка тратил на бульонные кубики и чай, этим и питался; и настолько увлекся на первых порах в ущерб нормальной еде с калориями, что однажды грохнулся в голодный обморок и так и пролежал до утра. К счастью, обморок случился «дома», посреди чердака – Сигорд упал удачно, даже без ушибов и шишек обошлось… Вот и бросай после этого пить, как раз с голоду и помрешь! – Сигорд даже ухмыльнулся собственному юмору, но за бухлом не побежал, сглотнул только… И раз, и два, и три…